Избранные киносценарии 1949—1950 гг. - Петр Павленко

И вот открываются, наконец, двери операционной. Медленно, чуть пошатываясь, выходит оттуда Павлов. У него усталое, изможденное лицо, устремленный в одну точку взгляд. Видно, что мысли витают где-то далеко-далеко. Останавливается, прислонясь к косяку двери.

Серафима Васильевна, вскочив, замирает в ожидании. Неужели опять провал? Мрачное лицо Никодима. Он молча идет в операционную.

И вдруг улыбка сверкает на липе Павлова.

— А говорили — не выйдет! — гремит он, подняв вверх кулаки. И только тут понимает, что перед ним стоит Серафима Васильевна.

— Это ты, Сима? А говорили — не выйдет!

Прижав к себе Серафиму Васильевну, он вальсирует с ней по коридору.

С е р а ф и м а  В а с и л ь е в н а. Я ведь молилась, Ваня, стыдно сказать, о здравии собаки.

П а в л о в (весело усмехнувшись). Не без божьей помощи, значит.

В дверях операционной показывается Никодим, везущий на столе оперированную собаку. Сзади усталые, но сияющие Званцев и Забелин.

П а в л о в (Никодиму). Смотри мне, чтоб выходил. Чтоб она бегала! Чтоб прыгала!

Н и к о д и м. Не первый год в науке.

П а в л о в (Званцеву). А говорили — не выйдет! Ну, что, господа?!

И, увидев ящик с городками, он хватает «биту», прицеливается…

Павлов во дворе Института. Сияющий Павлов с развевающейся по ветру бородой.

— Ставьте паровоз! — командует он.

Званцев выставляет в отдалении городошную фигуру.

П а в л о в. Анатомы не верят?! Ставьте колодец!

Званцев выставляет следующую фигуру.

П а в л о в (поплевав на левую руку). А мы им фигу-с!

И снова гудящая палица сносит всю фигуру. Званцев даже подпрыгивает, спасаясь от взвившейся вверх чурки.

И, точно продолжая настроение этой сцены, гремит оркестр. Что-то оглушительное и веселое орут трубы.

Но невеселы люди в серых шинелях, шагающие по мостовой. Молча провожает их глазами публика, толпящаяся на тротуарах.

Никодим в форме рядового идет по Невскому. Вот он останавливается и, вытянувшись, козыряет офицеру. В левой опущенной руке какой-то большой пакет.

Проезжает коляска. Проходит дама с кривоногой таксой, ковыляет на костылях георгиевский кавалер.

Идет Никодим. Снова козыряет. Глухо, уже удаляясь, звучит оркестр. Виден хвост уходящей пехотной колонны.

На углу кричат газетчики:

— Сражение в Маньчжурии!

— Последние новости с театра военных действий.

Хмурые и задумчивые лица прохожих провожают уходящую колонну. Надрываются газетчики.

Никодим входит в лабораторию. Она выглядит совершенно по-новому. Десяток собак в станках. На стенах таблицы, диаграммы. Никодим осторожно кладет пакет на стул возле двери. Сняв фуражку, вытирает лоб.

У столика, заваленного кипой конвертов, два лаборанта.

— Не понимаю, что с Иваном Петровичем, — волнуется сухощавый лаборант в пенсне. — Запросы из Европы, Америки, а он и читать не хочет! Все внимание слюнной железе! Думает только о ней, говорит только о ней. (Понизив голос.) Просто пунктик какой-то.

— Подойдя ближе к собеседнику, он спрашивает шопотом:

— Уж не переутомился ли он, Андрей Степаныч? Может быть, ему отдохнуть надо, а?

Никодим с тоской прислушивается к разговору. Пытается ногой засунуть под стол свой пакет.

— Это что, Никодим? — слышен голос лаборанта.

Н и к о д и м. Да так тут, одна вещь. Иван Петрович просил…

Никодим почему-то стесняется своей покупки и явно не хочет рассказывать о ней.

Павлов в кабинете. Он сидит за столом. Склоненное лицо и тетрадь с надписью: «Слюнная железа. Протоколы опытов». Рука Павлова листает тетрадь. Ставит на полях вопросы, а иногда жирный восклицательный знак. Переворачивает страницу.

Заголовок: «Шаги Никодима. Опыт 12». Здесь Павлов ставит три восклицательных знака.

Задумчиво шепчет про себя:

— Заносишься, Иван Петров! Много берешь на себя… Все бросить?!! Ведь фактов-то еще мало… Нет, так будут! — стучит он кулаком по столу, точно ставя точку на пути долгих размышлений.

Входит Забелин:

— Примечательная вещь, Иван Петрович. Мясо, которое собака ест и которое она только видит, дает одинаковую химическую картину слюны. Вот анализы.

П а в л о в. Ну и что же, это понятно… Меня другое интересует.

Задумывается. Подойдя к Забелину, вдруг неожиданно спрашивает:

— Вы не грибник? Грибы не собирали?

Лицо Забелина удивленно вытягивается: да, Иван Петрович явно переутомился.

Павлов берет его за пуговицу:

— Иной раз придешь на поляну, чувствуешь, где-то тут гриб. Другие прошли, а ты, как дурак, под елками лазишь. Чувствуешь — должен он быть. И ведь находишь!

Входит, вернее, врывается, очень возбужденный Званцев. Кричит еще с порога:

— Ничего не понимаю, Иван Петрович! Поразительные вещи… У нас темно в лаборатории. И под вечер, давая еду собаке, я зажигаю свет — и у собаки бурное слюноотделение. Без всякой еды!

П а в л о в (торжествующе). А что! Что я говорил!

Званцев и Забелин удивленно переглядываются: что, собственно, он говорил?

П а в л о в. Ну, не говорил — так думал!.. Думал… Плохо работаем… Фактов не видим. Любопытнейших!.. Да где же у нас были глаза? Мы изучали слюнную железу в связи с пищеварением. А она вон куда повернулась!.. (Званцеву.) Никодим не приходил?

З в а н ц е в (растерянно). Пришел…

П а в л о в. Так… так… (Быстро направляется в свою лабораторию.)

Он жестом подзывает к станку с собакой Забелина и Званцева. Те подходят.

П а в л о в. Так вот, позвольте доложить и о моих фактах. Однажды я веду опыт, даю Джеку пищу. Ну, понятно, — врожденный рефлекс: капает слюна. Нехватило корма. Говорю Никодиму — принеси. Сижу, скучаю. Собака тоже. Конечно, слюны ни капли, не с чего. И вдруг — что за чорт! Обильное слюноотделение! С чего бы!

Он торжествующе глядит на своих сотрудников.

— А в коридоре были слышны шаги Никодима. Да вот — извольте убедиться. Нико-ди-им!

Через мгновение слышатся шаги Никодима. Все трое наклоняются к собаке. Павлов влюбленными глазами разглядывает фистулу на ее щеке. И действительно, из отверстия фистулы начинает обильно капать слюна. За кадром все громче и ближе шаги Никодима.

П а в л о в. Следовательно? Звук шагов вызывает слюну — без всякой пищи. Почему? А?

Он в волнении ходит по комнате.

— Ведь это что получается — в огороде бузина, а в Киеве дядька. Слюнная железа — и шаги?! Где слуховой центр, а где слюнный! Но условия опыта связали их. Никодим давал пищу и всегда топал. Шаги Никодима и пища связались в мозгу. И звук стал гнать слюну по приказу мозга. Один только звук!.. Или свет — как у вас. — Останавливается перед Званцевым: — Вы понимаете?

З в а н ц е в (недоумевая). Но… позвольте… Ведь это уже совсем не пищеварение.

П а в л о в (радостно). Ну вот именно, сударь вы мой! Вот об этом я все время и думал!

З а б е л и н (в волнении). Иван Петрович! Боже мой, позвольте… Но ведь если мы… позвольте, позвольте… Если мы будем изменять условия опыта… Глеб Михайлович… Да ведь мы же можем создавать самые разнообразные условия при наших опытах, связывая их с едой. И каждый раз как бы задавать задачу мозгу… И спрашивать ответ…

П а в л о в. Вот именно, голубчик! И слюнки ответят. (Подняв кулаки, он потрясает ими в воздухе.) Мы будем сами устанавливать новые связи в мозгу и получать новые рефлексы!.. Ну и как же назвать эти новые ответы?.. Условными рефлексами! Связанными с условиями опыта!..

Он делает паузу, стараясь успокоиться:

— Господа, я, может быть, увлекаюсь, но, по-моему, перед нами…

З а б е л и н. Открыта дорога в мозг!

П а в л о в. Да, да! И ведь до чего просто! Да где же у людей были глаза?..

Павлов стоит задумавшись. Подойдя к шкафу, вытаскивает старую пожелтевшую книжку:

мелькает на обложке заголовок. Павлов переворачивает первую страницу, и мы читаем надпись:

П а в л о в (усмехнувшись). Ведь вот, господа. Когда-то еще семинаристом я зачитывался этой книгой. Да и вся мыслящая Россия шестидесятых годов. Сеченов! Как он искал этих возможностей своеручно и своеглазно ощупать живой мозг. И теперь мы сможем это сделать… С фактами, с опытами, с доказательствами в руках… Никодим, принес?

Никодим подает ему пакет. Павлов разворачивает пакет с удовольствием и любопытством, как раскрывают дети рождественские подарки. Вынимает из коробки набор ручных звонков, от мала до велика, берет один из звонков и встряхивает его над головой.